Капли дождя гулко и монотонно стучали по неуклонно тяжелеющему шлему. Казалось, что он покрывается ржавчиной на глазах и от этого всё больше и больше давит на голову. Рыцарь поудобнее перехватил двуручник и, нагнулся, пытаясь разглядеть давно заросшую тропу. Разболтавшееся забрало глухо лязгнуло, упав, полностью перекрыло обзор. Помянув по очереди всех архангелов воинства небесного, рыцарь стянул с себя шлем, подергал забрало и решительно отбросил железяку. Дребезжа, тяжелый шелом покатился вниз по тропке, но мужчина даже не обернулся. Возвращаться он не собирался.
Опершись на снятый с плеч и воткнутый в землю меч, рыцарь тряхнул головой, убирая с глаз выбившуюся из протертого до дыр подшлемника прядь давно не стриженных волос, и внимательно посмотрел в серую даль. Впрочем, даль та, простиралась только до поворота, а ведь враг был близок. И близок был конец долгого пути, пути, который начался еще до рождения воина.
Обогнув серый замшелый валун, рыцарь с облегчением увидел высеченный на огромном камне крест. Значит, пришёл. Вот она, примета, не соврал значит мужик, который объяснял дорогу. Подойдя ближе, мужчина положил на землю тяжелый меч, потом снял латную перчатку и бережно провёл пальцем по неглубокой канавке в камне, убирая уже забравшийся на сколы вездесущий мох. Под этим крестом он и будет ждать. Пусть всю оставшуюся жизнь. Зверь придёт, он не нечисть, и не боится святого символа. Он придёт.
Долгий серый день плавно переходил в такой же серый вечер. Рыцарь до сих пор молча сидевший у камня, повернулся и с грустью посмотрел на запад. Вернее, в ту сторону, где наверное был запад, и где усталое солнце медленно растворялось в омываемом ойкумену великом океане. Дух человека был крепок, но грешное тело надо было питать. Питать и согревать. А чем согревать? Где искать дрова в этом промозглом тумане, да еще и в бесплодных горах. Неужели придётся возвращаться? Нет! Почти всю свою жизнь рыцарь шёл сюда, и следовательно, он не уйдёт. А голод и холод не устрашит человека, потому что жизнь без мечты, это ничто. А нечем и дорожить незачем.
Последние слова он сказал вслух, и неожиданно услышал ответ:
— Спорное утверждение. «Ничто» и «нечто», это совершенно отличные друг от друга конструкции.
Резко подскочив, рыцарь привычно схватился за рукоять меча, огляделся, никого не увидел, и настороженно стал вслушиваться в вязкую тишину. Тишина в горах, поистине тишина. Мягкий шум неравномерно падающих в мох капель, легкое движение воздуха, ворочающее туман, и больше ничего. Нигде, пусть водяная взвесь и гасит звуки, но не слышно падения камушка из под ноги, не лязгает металл и не скрипят кожаные доспехи. Бесшумных людей не бывает, значит… Это не человек! Но звери не говорят человеческими голосами, они слишком честны для этого. «Слово произнесенное есть ложь!» А если слова не произносить, а просто вкладывать собеседнику в голову? Человек понял, что его испугало. Он не слышал голоса, вернее этот скептически ворчливый бас возник в его голове, именно так , по утверждениям святых отцов, искушает сам Враг.
— Кто ты?!! Выйди, я не боюсь тебя!
— А зачем меня бояться? — в бесплотном голосе послышалось удивление.
Воин смутился, он не хотел чтобы его считали трусом:
— Я не вижу тебя, мне трудно разговаривать с невидимым.
— Ты не заметил меня, когда был вдалеке. Как же ты увидишь меня вплотную?
— Не понимаю, — тряхнул головой человек, и для уверенности покрепче взялся за рукоятку оружия.
— Не по-ни-ма-ешь… — раздумчиво прошелестели слова, и открывшийся глаз на ближайшей глыбе серого камня в упор посмотрел на рыцаря.
В оцепенении человек смотрел на вертикальный зрачок угольно-черного цвета, замерший в янтарной глыбе глаза. Казалось его душу и тело затягивает в провал камня, мысли в голове замерли, и только на краю ускользающего сознания бабочкой билась истина — «Нельзя глядеть в бездну, когда она смотрит на тебя!»
Глаз моргнул, и тяжелый меч взмыл над поседевшей головой. Сталь разящая пошла вниз, а из горла человека вырвался тяжелый стон ненависти к почти поглотившей его силе:
— Не-е-ет! Я — свободный!!
И тут всё исчезло.
Сквозь черно-красную пелену бешенства, доносился чей-то спокойный голос, и слова эти лились как масло на бушующие волны.
— Да, кто же тебе мешает, мил-человек? Хочешь быть свободным, будь им. Я же никого не держу…
Рыцарь открыл глаза, вздрогнул, и закрыл их снова. Но даже в темноте он продолжал видеть уютный зал, с гобеленами на стенах, горящий камин, и узкие стрельчатые окна, св которые заглядывало темное небо. Ноги утопали в густом ворсе ковра, а ладони чувствовали теплую кожу подколотников кресла.
— Очнулись, благородный сэр? Не изволите ли выпить бокал вина, чтобы укрепить, так сказать, дух и плоть?
Успокоительное бормотание сменилось ироничным тоном, и человеку стало стыдно за свою ярость. Ноздри втянули терпкий запах красного вина, и распахнувши глаза, рыцарь протянул руку за предложенным напитком. Пальцы крепко схватили точеный лёд хрустального бокала, а глаза вновь осмотрели зал. Хотя нет, это был кабинет, для зала слишком камерно. Закругленные стены полностью скрыты под тканью с непонятной, даже пугающей своей инородностью, вышивкой. Густо-синий фон пронизывали ярко-желтые ломаные и ветвящиеся линии. Спиралевидное скопление светло-голубых и красных точек разбивалось надвое черным зигзагом, а над белым шаром с синими разводами страдальчески ломалась алая стрела. На этом бушующем фоне потерялся хозяин, и рыцарь смог его заметить, только когда он шевельнулся. Золотые драконы на почти чёрном халате дрогнули, и спокойный голос вновь проник в голову:
— Тебя смущает это убранство?
— Нет! Хотя мне это и непонятно…
В бесплотном голосе послышалась насмешка:
— Вы, люди, гордитесь своими подвигами. Почему бы мне не гордиться своими?
— Кто ты? — рыцарь вскочил с кресла, и рванулся к неподвижной фигуре. Вино плескнулось из бокала и неряшливой лужей расплылось по ковру, быстро впитавшему влагу.
— А хорошее было вино, ты должен был вспомнить его вкус.
Машинально рыцарь допил то, что осталось, и действительно вспомнил. Он же ненавидел это проклятое вино! Темно-красное, как кровь из рассеченного горла, оно было терпким напоминанием о проигранной битве. Исчез кабинет, пропали гобелены, и перед мужчиной вновь раскинулась высохшая равнина с редкими холмами. Виноградники прятались от раскаленного солнца в низинах, ближе к воде, но и там их доставало белое солнце с раскаленного белесого неба. Оно жгло листья, и вплавляло свой жар в крупные ягоды. А еще оно жгло небольшое копьё, раскаляя латы до ожогов. Один рыцарь и группа пехотинцев лениво тащились по пыльной дороге, совершая, казалось никому ненужное патрулирование. Это было давно, но и сейчас рыцарь явно видел как дрожало оперение стрелы, торчащее из глазницы солдата. В его ушах по-прежнему стоял неистовый визг бежавших со склона холма нелюдей, и в серых его глазах мелькали солнечные зайчики от крутящихся в их руках причудливо изогнутых мечей. Казалось, что исохщаяся земля выдавила нелюдей из себя, как гной из нарыва. И конечно прав был старый вояка, хлестнувший его коня плоской стороной меча:
— Беги, синьор! А мы их задержим!
Он был прав, но в тот вечер рыцарь напился густым вином до потери сознания, до рычания и безобразной драки с сервами. Вот только память пропить не удалось, памяти о своём бегстве, пускай и перед лицом неодолимых обстоятельств. Бегстве.
Заскрежетав зубами рыцарь попытался встать из кресла, но спокойный голос оттолкнул его обратно:
— Ты не хочешь вспоминать об этом? Правильно, редко кому доставляют радость воспоминания об втором рождении. Мне тоже неприятно вспоминать. Но без этого не ответить на твой вопрос. Кто я? Что же, один из законов времени — это обязательный ответ на все вопросы. И не моя беда, что вы не доживаете до ответов…
Золотые драконы в черноте причудливо изогнулись, и хозяин вдруг оказался возле гостя.
— Ты требовал ответа у меня? Получай. Я – время!
Неизвестно, чего ожидал хозяин, буйства, обморока, но человек только облегченно вздохнул, и устало протёр лицо рукой:
— Я рад, что нашёл тебя.
— Ты рад? — в голосе Времени послышалось удивление, — Ты действительно рад? У вас же существует легенда, что встреча со временем всегда заканчивается смертью вопрошаещего…
— Правильно, но в этой же легенде говорится, что дракон обязан ответить на последний вопрос.
— Кому обязан? — скептически хмыкнул Время, непонятным образом оказавшийся сидящим напротив рыцаря.
— Себе! — отрезал мужчина.
— Себе? Интересное замечание. — дракон лениво потянулся. Золотые змеи на его халате заколебались и вдруг взлетели и стали кружить вокруг головы человека. Но тот, только раздражено отмахнулся от них, не сводя глаз с собеседника.
— Вы, люди, очень много придумали сказок обо мне. Не в силах увидеть меня, не могущие представить время, вы сочиняете легенды, или чего хуже, изучаете меня.
— Но что может быть плохого в изучении?! Знание приводит к пониманию, понимание к миру, мир — к дружбе!
— Не все знание приводит к пониманию, иногда лучше не знать всего, чтобы не убить собеседника. — проворчал, опустив голову, Время, — На одном из каменных шариков, что вы называете мирами, человек сказал: «Во многом знании, много печали. Умножающие знания, умножают скорбь». Он знал, что говорил. Уже после того как он растворился в мире, другие стали изучать время. Они делили его на мельчайшие отрезки, они всё глубже и глубже проникали в тайны непознаваемого, и сумели добраться до истоков. Их больше нет, как нет и их мира. Ты еще хочешь знать, что такое Время?
— Нет. Я не за этим искал тебя.
— А всё равно придётся узнать. Может быть для того, чтобы не пришлось задавать свой вопрос. Смотри!
Откуда в руках дракона взялась чаша, рыцарь не заметил, но вид грубой глиняного сосуда с чистой водой ударил его, как вспышка пламени из чародейного метателя. Это был источник его снов. Снов, в которых он сгорал от стыда.
… Они шли в никуда. По раскаленным пескам великой пустыни, где испепеляющий жар сиял с полностью белого неба и больно бил снизу от таких же белых песков. Где удушающая жара не исчезала даже ночью, когда на бездонно-чёрном бархате вверху танцевали ослепительно яркие звезды. Где не было ничего живого, кроме нескольких людей жадно хватающих ртом расплавленную сталь воздуха. Им надо было пройти, и ударить по врагу оттуда, откуда никто не ждал удара. На хижину наткнулись неожиданно, там где из-под камня сочился по капле ручеек. И высохший старик подал им чашу воды. Рыцарь выпил воду, и убил старика. Сержанты добили всех. Даже детей. Никто не позарился на красоту почти взрослой то ли дочки, то ли внучки старика, и дело не в запрете рыцаря. Просто людям было мучительно стыдно убивать тех, кто подарил им жизнь, пожертвовав воду. Но тайну похода нужно было сохранить, чтобы спасти своих товарищей, ежедневно гибнущих в напрасных атаках для отвлечения внимания врагов. И у них был приказ, жестокий, но кажущий оправданным. Никого живого не оставлять на своём пути. Никого… И навсегда рыцарь запомнил смазанный отпечаток пальца гончара на той чаше, и сейчас он ясно увидел эту полоску на грубо обработанной глине…
— Зачем ты причиняешь мне боль?!
— А ты не думаешь, что ты причиняешь боль мне?
— Чем же? — искренне удивился человек.
— Тем, что пришёл ко мне.
Отделавшись загадочной фразой, дракон небрежно уронил в воду сверкнувший рубин, и всколыхнувшаяся вода побежала волнами к краю чаши. Плескнулась об бортик, вернулась назад, стерла место падения, и очень скоро вода стала неподвижной. Только на дне чаши, угольком светился камень.
— Понял?
— Что? — Очнулся от гипноза красной точки, мужчина, — Что я должен был понять?
— Из чего состоит волна?
— Из капелек воды.
— Ладно, — дракон отошел от гостя, и вновь уселся в кресло, — Пусть будет так. На гребне волны каждая капелька летит к барьеру, это и есть ваша жизнь. Ваша. Но не моя.
— А твоя?
— А моя? Моя жизнь, если конечно это можно так назвать, вода. Сама вода, по которой проносятся волны. И когда-то я об этом не думал, а просто резвился, поднимая и гася эти волны.
Время взял со столика бокал с вином, полюбовался им на свет, но пить не стал. Поставив его обратно, дракон посмотрел бездонно-чёрными глазами на рыцаря, и поколебавшись, продолжил:
— Я един, и возник сразу во всей Вселенной. Не знаю, и не хочу знать своих границ, но никогда волны не возвращались обратно. Вначале я баловался, но однажды узнал о существовании существ. Они были незаметны для дитяти, легко гасящего звезды, но они были. И их предсмертный крик с замерзающей темной планеты донесся до меня…
— Подожди, — рыцарь машинально допил вино не чувствуя вкуса, — О чём ты говоришь? Мир может быть только один, какие еще звезды? Есть только одно светило, дарующее жизнь и смерть. И как может быть одно время? Оно же течёт… Как вода.
Оборвав речь, человек вонзил взгляд в чашу с водой.
— Ты хочешь сказать… Что нас много? Что наш мир не единственный? Что нас столько, сколько капелек в чаше? В море?!
— Нет. Ваших миров столько, сколько мельчащих частиц в капле воды. Тех частиц, которых вам не увидеть.
— И ты… Ты можешь видеть каждого? Ты можешь узнать каждого человека, увидеть его боль, его жизнь? Ты – бог?
— Нет. Я не хочу быть богом, это скучно. И не могу вникать в жизнь каждого разумного существа. Это больно.
— Почему?
— Волны ваших жизней уходят в бесконечность, и ни одна не вернулась обратно, чтобы рассказать, что там за гранью.
— Но ты… Говоришь со мной. Значит… ты можешь видеть каждого?
— Нет. Я могу, если хочу, видеть одного. Только одного.
— Значит… — Рыцарь нервно потёр своё горло, — Значит, я — избранный?
— Нет, — ответ дракона упал в воду и расплылся по ней, не оставив волн, — Мне просто было скучно.
— Вот шутом я ещё не был. — Мужчина сгорбился, и напряженно уставился в чашу.
— Ты просто забыл. Ради своего спокойствия, — с жалостью произнёсло чудовище. Только чудовище может помнить всё, человеку это, к счастью, не дано.
— Не надо, — отмахнулся ладонью стремительно седеющий человек, — Не надо показывать, я помню…
— Не буду.
— Скажи… — Слова давались с трудом, — Скажи, а что будет если волны пересекутся?
— Волны? — Бровь на человеческом лице, в которое превратилось морда зверя, удивленно поднялась, — А! Если вдруг столкнутся прошлое и будущее? Ничего хорошего, смотри.
Одна из стен вдруг засветилась ярким светом, и рыцарь увидел…
Как неслась неудержимым клином рыцарская коница, и как, из длинных труб что торчали из приплюснотой башенки на сером холме, вырвались длинные языки пламени, и как рушились в поднятой пыли наземь кони, и кровь текла из разорванных доспехов. Пламя не доставало до рыцарей, но они всё равно падали, и умирали. Умирали. Как смуглолицые воины в кожанных доспехах врывались в сверкающее зеркальным стеклом здания, небрежно рубили оцепеневших парней, и хохоча, хватали девушек в непристойных легких одежках. Как лилась расплавленная смола на головы воинов, лезущих на стены крепости, и как встал надо крепостью адский гриб, превратив всех в кучки жирного пепла. Как с неба неслась смерть, как раскалывались стены и человеки умирали в тишине. И кровь, кровь лилась ручейками, рекой, превращаясь в моря и океаны.
— Хватит! — Закрыв глаза рукой, рыцарь попытался нащупать бокал с вином, и всё держал его надо ртом, не замечая, что бокал уже пуст. — Это всегда так?
— Всегда, — скорбно кинул в ответ Время, — Всегда все живые хватаются за оружие, встретившись с непонятным.
— Ты знаешь о чём я хочу просить, — уверенно сказал человек, — Знаешь. Я прошу…
— Нет. — Ответил, снова дракон, — Ты должен это сказать вслух, чтобы понять самому, хочешь ли ты этого.
— Да… — Рыцарь вновь понурился, — Я должен.
В молчании текли минуты, которых не было. Это сокращалось расстояние до стенки для одной из микроскопических капелек бурного потока.
— Да. Я скажу. — Мрачно продолжил человек. — Это было давно, для меня, конечно. Тогда я увидел то, чего не могло быть в галерее портретов моих предков. Я увидел прекрасную девушку, ту, которая так и не вышла замуж за одного из моих прапрадедов. Она была обрученна, но погибла, когда понёс её конь. Моё пра-, пра- и так далее женился, и его сын женился, и так родился я. Но я люблю её, и только её. Верни меня к ней, или перенеси её ко мне. Ты – Время, и ты всемогущ. Пусть тебе не нужна моя душа, и золото для тебя не имеет значения, но я прошу тебя…
Совершенно человеческим жестом дракон провёл ладонью по своей морде, и озадаченно почесал затылок.
— Да, я всемогущ, но только тогда, когда ничего не делаю. Я не могу проследить твой след во вселенной, и тем более тех, кто давно уже влился в незамутненное страстями море, став его частью. Мои деяния несут только ликвидацию волнения, ибо море времени должно быть безмятежным, потому что оно бескрайне. Я не могу помочь тебе, потому что её уже нет.
— Значит, прошлого нет?
— Прошлого нет для меня, как и будущего. Прошлое есть только для тех, кто рождается и умирает. Прошлое есть у тех, кто способен забывать. А будущее даровано тем, кто способен помнить.
— Ну так, давай покончим с этим, — Голос рыцаря был тих и равнодушен, — Верни меня к ней, в пустоту, в небытие в великое ничто. Я устал и мне больше ничего и никакого не надо.
— Остановсиь! — Сердито рыкнул дракон, — С вами живущими я и сам становлюсь живым…
Он нервно прошелся по комнате, стены которой исчезли, зверь шёл прямо по звездам.
— Не исчезай. Мы будем вместе ждать ЕЁ. Ту, которая не подвластна времени, ту, которая создана вами и для вас.
— Смерть?
— Нет!! Любовь! Она приходит из ниоткуда, и уходит в никуда. Но она приходит к каждому из живущих, никого не пропуская. И я хочу… Я хочу её увидеть. Будь со мной, время не тронет тебя. И мы дождёмся. Она приходит всегда.