Размышления
12+

Почти через двадцать лет я вновь вернулся на речку. Когда-то мы сплавлялись по ней — молодые, дружные ребята, и вот сейчас я решил вновь проплыть по волнам моей памяти. Так, кажется, называлась пластинка Тухманова? «Динозавр» — усмехнулся я своим мыслям, привычно опуская весло в воду. Кто сейчас помнит Тухманова, да и на реке пусто. Из-за поворота показался лужок и замшелые камни древней запруды. «О, пора устраиваться на ночлег. Время к вечеру, впереди перекаты, лучше здесь спокойно переночевать, чем потом в темноте искать место для палатки». Мысли лениво ворочались в голове, а руки делали дело. Байдарка ткнулась носом в песчаный бережок и стала разворачиваться параллельно берегу. Дождавшись окончания сего маневра и, опираясь на весло, выбрался из лодки, и ухватившись за шнур, поймал беглянку. Вдавив ногой колышек, с удовольствием потянулся и огляделся.
Поблескивали на солнце гребни волн, убегая за поворот. Омутно чернела стоялая вода перед полуразрушенной плотиной. Обросшие мхом камни зеленели из-под упрямого кустарника. Отступив от реки на полсотни шагов, замер лес. И в раздумье стоял на краю луга древний дуб: «А не слишком ли далеко отошел? Может быть вернуться?» К нему-то я и направился. Память не изменила. Место оказалась обжитым. Кострище, заботливо обкопанное канавками, было совсем свежим. В низко расположенном дупле лежали несколько наколотых полешек. Вот здесь и поставлю палатку, очень хорошее место.
Сделав несколько ходок, я разгрузил байдарку, вытащил её на невысокий бережок и перевернул кверху днищем. Заодно и проверил натянутый брезент, перед штурмом-то пере-катов. Быстро установив палатку, я вооружился топориком и пошел в лес. Пока светло, надо озаботиться топливом. Сколько лет уже прошло, но порядка в лесу не прибавилось. Хватало и сухостоя, и сучьев на земле. Много было грибов, но так как я безошибочно узнавал только мухоморы, то разнообразить своё меню не рискнул. Во время третьей ходки обнаружил лещину и, отломив сухой ствол рядом с кустом, всё-таки набрал орехов. Попробую их прокалить, глядишь и получится.  В общем худо-бедно, но часа через полтора уютно горел костерок и в котелке булькала вода. Засыпав «корм лентяя» — «Суп гороховый с мясом» и щедро добавив тушенки, я стал терпеливо дожидаться рекомендованных пяти минут кипения. Второй котелок, поменьше, уже стоял на траве, накрытый крышкой. И таил он в себе усладу одинокого туриста, чай цейлонский, чёрный, байховый. Но это, как говорится, на сладкое. Для начала пару глоточков, а потом — суп! Ой, не суп. Опять прозевал, так что будет почти каша. Ну да ладно, главное почти не подгорела.
Так за обустройством, хлопотами, чертыханием при отдирании всё-таки подгоревшей каши, и прошло время. Ближе к вечеру ветерок, лениво колыхавщий высокую траву, совсем стих, а на землю вместе с сумерками спустилась благословенная тишина. Журчание реки скользило мимо сознания, слух воспринимал только редкие щелчки сгорающих сучьев. Солнце величественно повторяло «на бис» свой этюд «Закат». Последние лучи уже оставили землю, и теперь лениво щекотали багряные пузички облачных котят. Те, казалось, довольно щурились и не торопились уходить. Божественным ароматом чая благоухала старая, с отбитой местами эмалью, кружка. Много километров прошла она вместе со мной по рекам, много чая было выпито из неё. Плескались в ней и более благородные напитки. Никогда не забуду настоянный на сорока травах напиток нефабричного производства, что так вовремя был разлит дождливым смурным утром на Щаре. После него и палатки собрались мгновенно, и дождь быстро кончился. Я отхлебнул глоток, и задумчиво посмотрел на своё капроновое жилище. Там был рюкзак. А в рюкзаке была фляжка. А во фляжке... Нет. Больно ласков и нежен августовский вечер. Оставим НЗ в НЗ.
Небо потемнело, исчезли последние отблески заката, и я лёг в траву, устремив свой взгляд в зенит. «Раскрылась бездна, звёзд полна...» Глупость какая-то. Как может бездна быть вверху? Она всегда только под ногами, и поэтому так легко оступиться. Таблетки, трав-ки, шприцы, да и собственная подлость — вот поводыри к бездне. А наверху — занавес. Старый-старый занавес, благородного тёмного цвета, вон как уже обветшал. Сколько на нем проколов, через которые сверкает нам свет.  Яркий, ослепительный. Который сможет прогнать всё тёмное из наших душ, если конечно, мы решимся прийти к нему.
От затухающего костра донеслось смущенное покашливание, и я, слегка удивленный, приподнялся из травы.
— Хозяева есть? — голос незнакомца, чернеющего возле палатки, был хрипловат, и прервался застарелым кашлем.
— Есть, есть. — отозвался я, подходя к костру. — Чаю будете? А то смотрю, совсем закашлялись.
— С удовольствием. — ответил человек, и зябко запахнул старую шинель.
— Ох, ты, — забеспокоился я. — Что-то вы совсем простыли, может быть таблеток выпьете?
— Нет, спасибо. Мне бы чайку горячего.
— Эт, мы завсегда пожалуйста. — пробурчал я, ища в рюкзаке свою запасную кружку. Ну, хомячество у меня всегда в натуре было. Вот и сейчас, собираясь на реку, взял да купил себе новомодную пластиковую. А хай буде. Вдруг да пригодится. Вот и пришёл этот самый «Вдруг». Достав все-таки чашку, я вытряхнул из неё носки. Совсем новые, даже еще в целлофане. Выбравшись из палатки и налив черного как деготь чая, подвинул к гостю коробку рафинада:
— Угощайтесь.
— Благодарствую.
Подлив себе чаю из котелка, присел рядом, подкинул пару веток в костерок. Осторожно и настороженно пламя, почти скрывшиеся в углях, дотронулось до ветки, бесстыдно задрав кору, и удовлетворенно колыхнувшись, стало поглошать новую добычу. Стало чуть светлее, и я деликатно оглядел нежданного посетителя.  Мужчина, лет тридцати, коротко пострижен, с седыми висками. Брился, видно утром, щетина уже заметна. Одет..? Странно, в разгаре август, ночь только начинается, а он уже в шинели.  На ногах ботинки, совсем новые, но такие я только в юности и видел. Когда служил. «Партизан, что ли?» - спросил я у самого себя. «Ага» — ехидно отзвался внутренний голос, — «Дезертир. Шас как стукнет по голове, и кружку заберет. Вон как сахар рубает. Ажно за ушами трещит». В самом деле, спутник мой пил чай вприкуску. Но с рафинадом у него это плохо получалось. Заметив мой взгляд, он смутился, и отодвинул пачку сахара от себя подальше. Видимо для избежания искуса. Я взял кусочек и опустил в кружку. Чай-то не то что настоялся, он даже перестоял, и был горьким. Так что сахарок не помешал. Сделав глоток, поставил кружку, и обратился к незнакомцу:
— Давайте я вам подолью чайку. Извините что такой черный, люблю я крепкий. Может быть вам разбавить? Счас кипяточек сделаем...
— Не беспокойтесь. — голос гостя стал яснее. — Мы не причиним вам вреда.
— А чего я должен беспокоиться? — лениво вопросил я, доставая сигареты. — Не маленький уже. Курить будете?
— Курить? — в равнодушном голосе незнакомца вдруг появились эмоции. — Курить. Странно, а я как-то забыл про курево... Давайте.
— И охота тебе Иван, бесовской травой рот пачкать? — из темноты показалась вторая тень тоже в шинели, только почему-то в папахе. Впрочем, он её тут же снял, и у этого засеребрилась седина в короткой стрижке.
— Дозволь хозяин у костерка посидеть?
— Конечно присаживайтесь. Простите, больше кружек нет, а то бы и вам чайку предложил.
— Да ничо, ничо. Вот Ваня поделится, чай мы друг другу не чужие.
Ветка в костре вспыхнула, и я рассмотрел обшитый малиновой тесьмой погон, вот только буквы прочитать не успел. Иван, затягиваясь сигаретой, передал кружку товарищу, а из темноты подходили другие. Сверкнули серебрянные шнуры на черном мундире, и налился красным вышитый на ташке вензель Александра Первого. Нервно запахнул длиный кафтан со шнурами явный шляхтич, и карабелла закачалась на перевязи. Последними вышли два медведя. Нет, это были люди. Но своим телосложением, шириной плеч, тягучестью движений явно напоминали медведей. Матерого медведя и подлетка. Младший скромно присел на самом краю освещенного костром пространства. А старший грузно уселся у самого огня, положив на траву секиру.
— Не серчай хозяин. Мы тока маленько отогреемся да и пойдем себе. Гриць!!
Рёв рассерженного зверя заставил поперхнуться дымом гусара, и чуть было не выбил кружку из рук шляхтича.
— Ты пошто по чужому лазешь?
— Так, батько. Оно же запросто лежит — медвежонок попытался спорить сквозь набитый сахаром рот. — Да и скусно вочень...
— Прости боярин, не уследил за постреленком своим. — Мужик крякнул, привстал, и сделал попытку поклониться.
— Не надо. — Махнул рукой я, и добавил: — Это я должен вам кланяться. Воинству русскому, что уберегло отчизну нашу.
— Пся крев!! — Сабля сверкнула огненным росчерком и глухо ударилась об рогатину подставленную Грицем.
— Тихо. — Голос Ивана казалось выморозил траву до корней. — Не гоноритесь пан Зборожский. Человек прав. Между собой, мы славяне, сами разберёмся. Или забыли вы, пан, свой последний бой?
— Ладно, ладно. Звиняйте панове. Обидно всеж, всегда русских поминают, а мы, как проклятые…— карабелла скользнула в ножны, и Зборожский поднял кружку с травы.
Иван бросил окурок в костер, и повернулся ко мне:
— Веруешь ли ты в бога, человече?
— Нет.
— Вот...
— Иван! Не поминай нечистого! — взвился гусар
— Молчу, молчу. — отмахнулся солдат, и нервно рванул ворот шинели. — Но все же человек, помоги нам. Честно погибли мы за отчизну. В разные времена, в разные войны... Я в сорок первом.
— Я в четырнадцатом.
— Я француза рубал.
— Татарва, — передернул плечами пан.
— Тевтоны полезли — мужик погладил древко секиры, — Ну мы с Грицьком одного пса и завалили, да не убереглись.
Иван оглядел товарищей и продолжил:
— Но почему нам нет покоя? Мы честно сражались за землю свою, спину не казали, друзей не предавали… Где мы, и кто мы?!!
Я снял очки, потёр лицо, и машинально потянулся за сигаретой:
— Что могу сказать о делах Его? Скажу только то, что думаю. Больше семидесяти лет живём мы без войны, уже выросли внуки тех, кто не слышал свиста пуль. И это ваша победа. Но в мире никогда не будет спокойно. И вы — резерв главнокомандующего, бессмертный полк. И случись беда, вы, да и не только вы, придете на помощь в решающий час. А то, что вы в нигде, так ведь засаду врагам не показывают. Простите, если не то сказал, но только одно могу добавить. Низкий вам поклон, великие солдаты.
Я встал. И не жалея спины, до земли поклонился. А когда разогнулся, никого не было на полянке, только белела в темноте пустая пачка рафинада, и пар поднимался над кружка-ми.
Утром, собирая палатку, я кряхтел и держался за поясницу. Говорили же умные люди очень давно: не сиди на траве ночью. Эх, молодой был, глупый. Впрочем, и сейчас не поумнел.  Только постарел. Собрав вещи и спустив байдарку на воду, долго стоял и смотрел на пластиковую кружку у залитого и засыпанного кострища. Но так и не решился вылить из неё чай и закинуть в рюкзак. Потом устроился в лодке и оттолкнулся от берега. Впереди бы-ли перекаты. Впереди была обычная жизнь. Со всеми её заботами, бедами и радостями. И её надо было честно пройти до конца, храня в себе человека.
А чай в кружке так и остался горячим.